[926]

Суд признал меня виновным и огласил смертный приговор без срока исполнения. Дату казни должны были объявить позже. Меня отвезли в городскую тюрьму и поместили в камеру для смертников. В камеру со светло-землянистыми стенами, испещрёнными надписями и рисунками предыдущих её посетителей, в камеру, где свет происходил от одной единственной тусклой лампочки, делая всё вокруг охрово-жёлтым, в камеру, откуда ещё никто не смог бежать. Никто, кроме одного-единственного человека.

Мне оставалось ждать неизвестно сколько, пока объявят дату казни, и единственное, что я мог делать, так это развлекать себя чтением надписей на стенах и полу, оставленными другими такими же заключёнными, как и я, коротающими неизвестное количество дней отведённого им срока. А надписей, признаться, было много...

И тут - как вспышка в сознании: он был здесь. Этот местный Гудини, неизвестно как сумевший бежать, единственный, кто смог выбраться из этой бронированной тюрьмы. Он был в этой самой камере, он так же, как и я, стоял перед этой испещрённой надписями стеной, обтекаемый жёлтым светом от тусклой лампочки, и думал, думал, думал... Решал, взвешивал, искал ответ. И ведь нашёл! Ведь он смог! Заинтригованный, я стал метаться по камере, пытаясь найти связь, пытаясь понять его, узнать то, как он думал, что он думал, ведь если он смог - смогу и я. Надо всего лишь понять, понять и сделать то, что сделал он. У меня в запасе не так уж много времени, они могут тянуть и месяц, и полгода, это неизвестно, а может быть всего несколько дней...

Я изучал надписи на стенах, там было много разной чепухи, я отсеивал лишнее и записывал в свой блокнот наиболее интересные вещи или то, что на мой взгляд, могло бы привлечь его внимание. Я пошёл в местную библиотеку и читал только те книги, которые читал он, пытаясь на полях найти его заметки и выкладки. Я взял в местном хранилище его шахматы и пробовал сыграть партию так, как играл её он. Идёт время, и моих находок, записей и схем становится всё больше, и вот мне уже выделяют шкаф, где стоят ровные папочки с красивыми корешками. Дату казни всё не объявляют, и я получаю доступ к местному архиву, где хранятся дела заключенных, я изучаю его материалы и материалы его соседей. Информация в моих исследованиях множится, я один уже не справляюсь, и ко мне в камеру ставят стол и дают помошника, который систематизирует все полученные мною данные для архива. Дату казни всё не объявляют, и вот мне уже дают пропуск в столовую для сотрудников, достойный оклад, нормальную одежду и возможность выходить из тюрьмы в соседний магазин, где меня все знают.

Дату казни всё не объявляют, но я знаю, что времени у меня становится всё меньше и меньше, оно утекает сквозь пальцы, а я ещё только на середине пути, работы столько много, что неизвестно, успелю ли я и смогу ли вообще...

***
Когда объявили дату казни и охранники пришли в камеру за обвиняемым, чтобы исполнить смертный приговор, они там никого не нашли. Только местного историка, который сонно лупал глазами и не знал, как он сюда попал и куда делся заключённый...

Я понял!
Я свободен.